Миры под лезвием секиры - Страница 32

— Тебя Лишай давно ищет, — не отставал Солдат. — Ты только не залупайся, а то он под горячую и кокнуть может. Ходит злой, как волк, и палец со спуска не снимает… Иди. Я ведро подержу.

…Лишай сидел в узком беленом помещении оперчасти, где когда-то располагалась монастырская трапезная, и как будто только Зяблика и ждал. Урки, взявшие власть над зоной, торчали тут же и недобро посматривали на вошедшего.

— Где ты был, сучий потрох? — спросил Лишай напрямик, и заранее чувствовалось, что он не верит ни одному слову бывшего сокамерника.

— Т-ты это… потише, — Зяблик погрозил ему пальцем и плюхнулся на стул. — Что вы, в натуре… Я тут принял маленько… Иду кимарить…

— Где ты чего принял? — Лишай шипел, как закипающий чайник. — Ну, говори!

— Спирта полпузыря. У прапора одного на котлы рыжье выменял… Ты же наших прапоров знаешь… Они за рыжье мать родную продадут.

— Где котлы взял?

— Ну ты даешь… Где взял… Снял вчера с какого-то жмурика…

— Говори точно с кого!

— Откуда я знаю? Он кверху задом лежал. Я ему в морду не заглядывал. Не имею такой моды жмурикам в морду заглядывать. Еще приснится потом…

— Обшмонать его! — приказал Лишай. Из-под Зяблика выбили стул, но упасть не дали — подхватили под руки и стали потрошить, как стая волков потрошит загнанного, но еще живого оленя: сдирали и перещупывали одежду, ерошили волосы, ломали подметки ботинок, даже в рот пальцы засунули. Затем его — голого, без носков, со спущенными до колен трусами — бросили на пол, густо устланный разорванными и полусожженными личными делами заключенных. Вся одежда Зяблика лежала теперь на столе перед Лишаем. Туда же швырнули и подаренные обсосом часы (он успел заметить время — пять минут второго).

— А это что? — кто-то схватил его сзади за кисть левой руки.

Вопрос был праздный — почти у всех присутствующих хватало ран и ушибов, но тем не менее с пальцев Зяблика грубо сорвали грязные заскорузлые марлевые колпачки.

— Нате, смотрите! — он вытянул вперед растопыренную пятерню. — За вас, гадов позорных, кровь проливал!

Пока Лишай финкой кромсал на ленты его незавидный, второго срока носки прикид, Зяблик, подтянув трусы, стал демонстративно расправлять бинты и по новой заматывать ими свои раны. При этом он еще и напевал: «Обыщите — не взыщите, денег нету у меня. В кабаке пропил получку, сбережений — ни шиша!» Обломок бритвы теперь был зажат между средним и указательным пальцем его правой руки.

Кончив пороть одежду, Лишай взялся за часы.

— Много же ты котлов настриг… Так… «Семену Осиповичу Кабанчику за долгую и беззаветную службу в органах МВД». Обсоса нашего часики? Где же ты их раздобыл? Хочешь сказать, опять со жмурика снял?

Это был прокол, досадный и неожиданный. Но не смертельный. Или не совсем смертельный. Вилка, вонзившаяся в шею, но лишь примявшая своими зубьями сонную артерию.

— Нашел случайно возле проходной. Я и не читал, что там написано… Видно, потерял обсос, когда драпал. Или думаешь, он их мне подарил? — Зяблик изобразил на лице ухмылку.

— Шел — нашел, — задумчиво сказал Лишай. — Такие сказки я в детстве сам сочинял.

Он обошел стол и нагнулся над Зябликом.

— А ну, дыхни… И впрямь нализался где-то. Хотя это еще ничего не значит.

Страха Зяблик не ощущал никакого. Он знал, что все равно скоро умрет — то ли от ножей урок, то ли от ракетных залпов подполковника, и это ощущение непричастности к мелкой земной суете и мелким человеческим страстишкам делало его спокойным и сильным. Он никогда не убивал человека вот так — лицом к лицу, заранее все обдумав, но был уверен, что не оплошает. Относительно дальнейших своих действий Зяблик не строил никаких планов, полностью отдавшись на волю судьбы.

— Как говорить будешь? — допытывался между тем Лишай. — Опять туфту гнать или честно колоться?

Продолжая сидеть на полу, Зяблик сделал значительные глаза, потом ловко переморгнул и дернул вниз уголком рта. Гримаса сия означала примерно следующее: есть важное известие, но не для чужих ушей.

— Ладно, кореша, погуляйте пока, — после секундного колебания произнес Лишай. — Может, наедине он несознанку бросит.

Обсосовскую «Победу», так некстати лажанувшую его, Зяблик видеть не мог и поэтому скосил глаз на запястье возвышавшегося над ним Лишая. Стрелки часов соединились в одну линию, показывая десять минут третьего.

— Ну? — грозно потребовал Лишай.

— Помоги встать. — Зяблик заерзал на полу.

— Сукам руку не подаю.

— Зря ты меня так… — Зяблик встал: медленно, неловко, не с первой попытки, и тут же навалился левым боком на спинку стула, правую руку как бы для равновесия выбросив в сторону. — А ведь жить нам обоим, побратим, недолго осталось. Вместе на небо полетим, как пара лебедушек. Меня и в самом деле на переговоры к вам послали… Если зеки через полчаса зону не очистят, армия по нам из «Града» шуранет. Это дура такая на колесиках, вроде «Катюши», только раз в десять позабористей. После нее и костей наших не останется.

— Врешь, падла легавая! — Лишай схватил его за горло. — Врешь!

— Как раз и нет…

Последнее слово, сказанное уже на выдохе, прозвучало как «не-е-е-т», и в унисон с ним по шее Лишая тоненько чиркнуло бритвенное лезвие.

Не было никакой возможности да и смысла уворачиваться от фонтаном брызнувшей крови (боже, сколько ее еще ожидалось впереди?), и Зяблик, пытаясь зажать Лишаю рот, припал к нему в противоестественном объятии. Лишай, выпучив глаза, жадно грыз его одеревеневшую пасть, и никогда еще в жизни Зяблика не было такой долгой, такой тягучей минуты. Внезапно хватка челюстей ослабла, горячий язык в последний раз лизнул прокушенную ладонь, и глаза Лишая остановились, померкли, как бы внутрь себя обратились. Так Зяблик совершил свой второй Каинов грех.