Миры под лезвием секиры - Страница 40

— Так я тебе и поверил… — Зяблик продолжал бы костерить железнодорожников и дальше, но Смыков сунул ему под нос часы, напоминая о цене каждой минуты. — Ладно… Лучше помогите нам машину убрать. Веселее, веселее…

Общими усилиями драндулет спихнули с переезда, и локомотив, несколько раз пробуксовав на месте огромными ведущими колесами, тронулся. Смыков сказал старшему охраннику:

— Предупредите машиниста, чтобы до Воронков гнал без остановки. А за мостом пусть притормозит. Мы на повороте спрыгнем.

— Случилось что-нибудь?

— Нападение на Кастильскую миссию, — ответил Смыков и после паузы добавил:

— По непроверенным данным…

— Может, помощь нужна?

— Да не помешала бы, — неосмотрительно согласился Смыков, но Зяблик решительно воспротивился:

— Обойдемся! Лишних ртов нам только не хватало!

Дон Эстебан славился своим хлебосольством, но всегда, вне зависимости от числа гостей, выставлял только один бочонок вина. А бочонок был дубовый, маленький — не чета нынешним двухсотлитровым.

Уже на подъезде к станции Воронки стал виден столб черного дыма над тем местом, где должна была располагаться миссия. Для своего обитания кастильские кабальерос выбрали старую, заброшенную церковь, чьи метровые кирпичные стены, окна-бойницы и высокие купола наиболее соответствовали их понятиям о безопасности. Под храмом они вырыли глубокие погреба и — по слухам — даже подземный ход, уходивший за границу.

— Вы, братец мой, когда назад собираетесь? — прежде чем спрыгнуть с платформы, спросил Смыков у старшего охранника.

— Сегодня и вернемся. Чего там задерживаться… Часов через пять-шесть будем здесь. Если, конечно, ничего не случится.

— Жаль, — Смыков покосился на Зяблика. — Часов за пять-шесть мы в любом случае не уложимся. Ну да ладно. Спасибо, что подвезли…

Все, кроме Цыпфа, приземлились удачно. Лева не внял советам Зяблика и в последний момент вместо того, чтобы прыгнуть вперед по ходу поезда, сиганул назад. Кости его остались целы, но мягкие ткани пострадали.

Пока Цыпфа врачевали Веркиными медикаментами и заново учили ходить, прошло еще полчаса, а с того момента, как сторожу Моисееву стало известно о нападении на миссию, — все четыре. На столь длительную перестрелку не хватило бы боеприпасов во всей Отчине.

Ориентируясь на столб дыма, они спустились с железнодорожной насыпи в лощинку, отыскали тропку, которая привела их совсем не туда, куда надо. Отмахав лишний километр, вернулись обратно, задворками миновали станцию Воронки, чье немногочисленное население кормилось челночной торговлей и набегами на Лимпопо, вышли наконец на нужную дорогу и вскоре увидели впереди перестроенную под феодальный замок церковь. Горело немного в стороне от нее. Пальбы и криков не слышалось. Воронье не слеталось на легкую поживу, а мирно кормилось на свежем жнивье. Причину того, что недолгий путь от железнодорожного полотна оказался столь долгим и запутанным, Зяблик видел во врожденном скудоумии Смыкова, а тот

— в дырявой памяти самого Зяблика, ни разу не вернувшегося от дона Эстебана на своих двоих.

У церковной ограды стояла на часах парочка кастильцев — не солдаты, а пугала ряженые в шлемах-кастрюлях, в засаленном бархате и жестяных доспехах. Завидев приближающуюся четверку, они принялись орать что-то, водрузили на сошки свои громоздкие мушкеты и зажгли фитили.

Смыков, владевший испанским почти так же, как русским, разразился длинной речью, из которой Зяблик понял только пару слов: «салюдо» да «амиго».

После этого один солдат трусцой направился к зданию, а второй, не гася фитиля, продолжал держать гостей под прицелом. По нынешним понятиям мушкет был оружием, далеким от совершенства, однако раны наносил ужасающие.

— А у них, похоже, все спокойно, — сказал Смыков, оглядываясь по сторонам.

— Было бы спокойно, нас сразу бы внутрь пустили, а не держали бы здесь, как бедных родственников, — возразил Зяблик.

Вернулся посыльный, и они со Смыковым затараторили, перебивая друг друга.

— Дон Эстебан молится, — перевел Цыпф, знавший понемногу языки всех окрестных народов.

— Нашел время… — разочарованно вздохнул Зяблик.

— Но скоро закончит и пригласит уважаемых гостей на обед, — добавил Цыпф.

— Вот это другое дело, — обрадовался Зяблик. — О чем они там базарят?

— Кастилец рассказывает, что совсем недавно на миссию напали злоумышленники. Они ранили конюха и угнали всех лошадей.

— Не иначе как нехристи степные, — прокомментировал это сообщение Зяблик.

— Арапы верхом не ездят, чурки из Хохмы тем более.

На крыльце уже показался дон Эстебан — босой, в белом саване, со свечкой в руках. Катастрофу, поразившую мир, кастильцы считали божьей карой и без устали замаливали свои грехи.

Впрочем, даже это заупокойное облачение не могло придать гордому кабальеро более или менее смиренный вид. Лицо его носило следы общения с добрым вином, губками красавиц, шпагами соперников, а отнюдь не с богом. Свечку дон Эстебан держал, как забияка — нож, а босыми ногами ступал так, словно на них были надеты шпоры.

Обняв поочередно всех гостей, не исключая и малознакомого ему Толгая, кастильский гранд пригласил их в трапезную.

Вожделенный бочонок уже был водружен на специальные козлы, и мордатый слуга долотом выбивал затычку. Закуска была подходящая — жареная баранина, свежие пшеничные лепешки и сыр. Было на чем разгуляться после опостылевших манек и вяленой саранчи.

Пирующим подали фарфоровые чайные чашки, ценившиеся кастильцами куда выше своих собственных кубков, а Зяблику отдельно — поллитровую алюминиевую кружку (вино у дона Эстебана было приятно на вкус и ароматно, но, по мнению некоторых энтузиастов, слабовато).